Непонимания не могут длиться вечно.

Теперь я это знаю точно:). Все будет хорошо, и очень скоро.

and now doors

Окон теперь еще больше. Открываются новые, затем еще новые. Иногда не сразу понимаешь зачем, но потом все становится ясно. Нехватка личного пространства компенсируется ощущением роста.
А еще добавляются двери. Открыть или закрыть которые - решать самой. Закрыть легче. Захлопнуть, так, чтобы как в одноименном фильме, звук был как от выстрела. Сбежать по ступенькам и выйти из подъезда. Гордо поднять голову и уйти, смеясь. И не возвращаться. Никогда. Ни за что.
Держать открытой намного труднее. Особенно когда не тебя об этом даже никто не просит. Но держишь, потому, что знаешь - она нужна, в нее войдут. Когда пройдет первая острая боль, когда произойдет сравнение, когда придет понимание. И это будет даже скорее, чем ты думаешь. Просто не все такие, как ты. Ты - не остановишься, пока не подберешь ключ из тысячи возможных, а если речь идет о жизни и смерти, то и выбьешь любую дверь.
А кому-то может не хватать силы даже тихо постучать.

И оно открылось

Я счастлива.

О закрытых дверях и открывающихся взамен окнах

Наверняка знаете это выражение. Так вот, у меня уже некоторое время очень стойкое предчувствие этого окна. Причем не знаю какое оно будет, но мои предчувствия меня еще никогда не обманывали.
Что ж, keep working (and waiting).

Работе на каникулы и лето - быть!

И удовольствию от нее тоже. Ну, и денежке, чего ж лукавить :).
Ура!

Мне трудно не любить Лео Каганова

Леонид Каганов, Флэшмоб-террор. Год 2003

— Вот! — кивнул Ваня. — Вот для того мы и здесь. Объясняю ситуацию кратко. Нынешний терроризм — не тот, что был в древности. Современные системы охраны не дадут принести сюда оружие. Бомбы, газы, ножи, вирусы — про это забудьте. Но есть в мире одна, самая опасная вещь, которую никакая система охраны не выявит...

Ваня сделал такую эффектную паузу, что Трохину показалось, будто он сейчас процитирует любимого преподавателя или начальника.

— И что это за вещь? — спросил Трохин.

— Вот она, — Ваня похлопал ладонью себе по лбу. — Голова. Что в ней творится — не знает никто. А через пару дней этот стадион будет полон. И над каждым креслом, — Ваня картинно простер руку, — будет своя голова. И какие идеи граждане принесут сюда в своих головах — этого сейчас никто не знает. А ведь не всем может нравиться идея Объединения, верно?

— Может, я чего-то не понимаю, — удивился Трохин. — Но что они смогут натворить?

— А они, гражданин Трохин, могут Объединение сорвать, — сухо сказал Ваня, прищурившись и глядя в пространство совсем взрослым, жестким взглядом. — Вы ничего не слышали про флэшмоб-террор?

— Про флэшмоб я что-то слышал... — нахмурился Трохин. — В нашем веке молодежь списывалась по интернету, собиралась в каком-то месте и разом открывала, например, зонтики... Массовое чудачество без смысла. Я, помнится, еще писал статью в журнал о том, что эти люди-машины, устав от труда в офисах, хотят почувствовать себя единым организмом и...

— Фи, какой зачаточный флэшмоб! — перебил Ваня. — Современный флэшмоб наполнен смыслом! Он продуман и давно взят под контроль каналами, ньюсами и рекламными агентствами. Флэшмобом занимаются у нас почти все. Например, моя знакомая... — Ваня замялся, что-то вспомнил, полез в карман и включил хабу-хабу. — Она увлекается спортивно-паззловым флэшмобом. Есть еще сотни видов. Но дело не в этом. Кроме мирного флэшмоба, существует флэшмоб-террор. Что ужаснее всего, им поражено огромное количество высокобонусных во всем мире. И мы не можем знать заранее, кто и что принесет сюда в своей голове.

— Но я не понимаю, в чем опасность? Что они могут сделать? Зонтики открыть?

Ваня нарочито зевнул и прикрыл рот ладонью.

— А вы представьте себе, гражданин Трохин, что половина стадиона во время церемонии вскочит и покажет «ж»? — процедил он.

— Как? — растерялся Трохин. — Наше запретное слово?

— Отнюдь, гражданин Трохин, отнюдь! — с горечью отозвался Ваня, не отрывая ладони ото рта. — Самую свою обычную голую «ж» они покажут! Снимут штаны и повернутся вон туда, в сторону Запада, к трибунам СШП! Это будет неслыханное оскорбление дружеского госцударства, это увидит весь мир, главы госцударств оскорбятся, и Объединение будет сорвано.

— Из-за чьей-то «ж» сорвется Объединение? — удивился Трохин.

— Не из-за чьей-то «ж», гражданин Трохин, а из-за чьих-то трибун, покрытых голыми «ж». Это — оскорбление. А в руководстве СШП в отличие от нашего ЕИАК сидят, между нами говоря, не самые умные и разборчивые граждане... — Ваня осекся. — То есть мы их очень любим! Очень, очень!

— Это... про «ж»... точная информация? — серьезно спросил Трохин, поставив локоть на ручку кресла, чтобы невзначай упереться в ладонь подбородком и тоже прикрыть рот от нескромных взглядов.

— Увы, — вздохнул Ваня. — Таков настрой умов.

— Но можно это предотвратить? Найти главного?

— У флэшмоб-террористов нет главного.

— Но кто дает команду?

— Это происходит стихийно. Никто не знает заранее, кто спровоцирует акцию.

— А если проследить за их общением... Они же как-то общаются?

— Хаба-хабами. Подписываются друг на друга, а потом рассылают по каналам массовые касты. Но есть закон о свободе переписки, поэтому прослушать их нельзя...

— Но кто ими управляет? Кто рассылает эти, как их... касты?

— Любой гражданин, имеющий свой авторитет и рейтинг, способен послать по касту сообщение, которое поднимет толпу на акцию.

— А если отключить связь над островом?

— Нереально.

— А если внедрить к ним своих агентов?

Ваня замер, отнял ладонь ото рта и поднялся с кресла. Глаза его блестели.

— Я очень рад, гражданин Трохин, что не ошибся в вас! — сказал он облегченно и торжественно. — Пойдемте отсюда скорее! У нас мало времени, детали обсцудим в пути!

И там еще есть: http://lleo.me/arhive/index.htm.

Сытый голодного...

То, как тяжело другим людям, понимаешь только тогда, когда тяжело самому. Или хотя бы было.

Ненавидеть нет сил. Странно, но действительно нет. Даже тех, кто отдает приказы. Даже тех, кто безразлично следит за исполнением задуманного. Даже того, чьей волей это все есть.
А жить хочется. И работать хочется. И любить тоже. Странно, но хочется. А ведь и мой дом уже не дом. А ведь и я живу с полной неопределенностью касаемо завтрашнего дня как моего, так и моих близких, причем во всех мыслимых отношениях.
Но ведь живу! И работаю. И люблю. И радуюсь! Всему, всему, что жизнь дает. И понимаю как много на самом деле она мне дает.
И их понимаю - тех, кто ненавидит. И тех, кто отдает приказы. И даже тех, кто безразлично следит за исполнением задуманного. Просто понимаю, умом, конечно же, не более.

И видеть ненависть мне больнее, чем видеть ее последствия.